Смех это та же молитва

Советуем ознакомиться смех это та же молитва с несколькими вариантами на русском языке, с полным описанием и картинками.

Виктор Гюго. Отверженные

Содержание

1 Виктор Гюго. Отверженные
2 Смех это та же молитва
3 Смех это та же молитва

Виктор Гюго. Отверженные

Не найдись на свете хоть один любящий, солнце погасло бы.

Виктор Гюго. Отверженные

Высшее счастье жизни — это уверенность в том, что вас любят: любят ради вас самих, вернее сказать — любят вопреки вам.

Виктор Гюго. Отверженные

Кто не плачет, тот ничего не видит.

Виктор Гюго. Отверженные

Некоторые мысли — те же молитвы. Есть мгновения, когда душа, независимо от положения тела, — на коленях.

Виктор Гюго. Отверженные

Смех — это солнце: оно прогоняет с человеческого лица зиму.

Виктор Гюго. Отверженные

Солгать чуть-чуть — невозможно; тот, кто лжёт, лжёт до конца.

Виктор Гюго. Отверженные

Ничто так не способствует созданию будущего, как смелые мечты. Сегодня утопия, завтра — плоть и кровь.

Виктор Гюго. Отверженные

Первый признак истинной любви у молодого человека — робость, у молодой девушки — смелость. Это удивительно и в то же время очень просто. Два пола, стремясь сблизиться, заимствуют недостающие им свойства друг у друга.

Виктор Гюго. Отверженные

Окунувшись в грязь, женщина превращается в камень.

Виктор Гюго. Отверженные

Возлюбленной вовсе не следует вечно смеяться. Это поощряет мужчин к измене. Видя её весёлой, не чувствуешь раскаяния; а если она печальна, как-то становится совестно.

Смех это та же молитва

Учитесь больше смеяться. Смех так же свят, как и молитва.

Ваш смех раскроет в вас тысячу и одну розу.

Опубликовал Владимир_ 12 октября 2013

Смех это та же молитва

СмехБиблейская энциклопедия
О смехеархиеп. Иоанн Сан-Францисский (Шаховской)
О том, что должно не смеяться и рассеиватьсяпрп. Ефрем Сирин
О том, чтобы хранить себя от смехасвт. Димитрий Ростовский
Блажени плачущии ныне: яко воссмеетесямитр. Филарет
СмехСокровищница духовной мудрости
Беседа о том, что аскету не должно предаваться шутливостисвт. Иоанн Златоуст
«Гнилые» слова, насмешки, смехотворство и спорыпроф. Н.Е. Пестов

Смех – 1) одна из форм психологического возбуждения; ярко выраженное (внешне или внутренне) состояние веселья, шутливости, иронии; 2) форма осуждения; 3) форма празднословия.

Христианину подобает четко разграничивать виды радости и отделять чистую радость от праздной, а иногда и вовсе пагубной веселости.

Почему смех сопоставляется с грехом?

Смех, как и плач, может быть спровоцирован множеством различных причин. Также как и плач он может иметь или греховный, или нравственно нейтральный окрас.

Примеры греховного смеха встречаются в Книгах Писания Ветхого и Нового Заветов неоднократно. Как правило, там же указывается на причины, вызвавшие смех.

Так, смех Сарры во время посещения Авраама тремя Ангелами ( Быт.18:12 ) был вызван недоверием Божьему обетованию о рождении у неё долгожданного наследника. Несмотря на то, что она имела для себя внутреннее «оправдание» (ведь он была не только бесплодна, но и стара), её смех вызвал укор со стороны Ангела и уязвление совести ( Быт.18:13-15 ).

Смех иудеев над поруганным и Распятым Христом был связан с неверием Богу, внутренней злобой, высокомерием, завистью, ненавистью ко Христу.

В повседневной общественной жизни смех нередко граничит с издевательством одних людей над другими, высмеиванием человеческих слабостей, недостатков. При этом смеющийся ставит себя выше того, над кем насмехается и кого унижает своими насмешками. Очень часто подобные издевательства подхватываются окружением. В наиболее острых проявлениях насмешки оборачиваются травлей, нередко приводят к трагедиям. Такого рода смех именуется бесчинством.

Библейским примером использования смеха (высмеивания) ради издевательства может служить Голиаф, поносивший еврейский народ, а затем — вышедшего против него Давида. Чем завершилась это противостояние, хорошо известно.

Достаточно часто смех бывает обусловлен стремлением человека к веселью.

По большому счёту веселье, как состояние особого психологического настроения, может быть вызвано и богоугодным расположением сердца, например радостью, связанной с христианским торжеством. Но бывает и по-другому, когда человек ищет веселья в праздности, греховных развлечениях и удовольствиях, что не только отвлекает его от благочестивых занятий, но и служит дурным примером для окружающих.

Можно ли утверждать, что смех плох как таковой?

Вопреки распространенному мнению, далеко не всегда смех оценивается негативно.

В Священном Писании понятие «смех» используется как в отрицательном, так и в положительном ключе. С этой позиции говорится и о смехе праведника ( Иов.5:22 ), и о смехе со стороны Самого Бога ( Прем.4:18 ).

В ряде случаев смех может способствовать избавлению человека от гнетущего состояния: хандры, уныния, отчаяния.

Бывает, что смех побуждает человека к тому, чтобы взглянуть на себя со стороны. Именно с этой целью составлял свои басни Эзоп, обличая человеческие страсти и пороки.

Нельзя не отметить, что смех присущ даже безгрешным, невинным младенцам. Детский смех нередко символизирует радость. Более того, отсутствие смеха в жизни ребенка может служить показателем нездоровья, серьезным поводом обратиться к врачу.

В этой связи понимаем: «смеяться или не смеяться?» есть неверно поставленный вопрос. Как таковой, смех нельзя подвести под однозначную нравственную категорию. Что касается богословской оценки смеха, здесь многое зависит от конкретных условий и обстоятельств.

Свт. Иоанн Златоуст (т.12, ч.1, беседа 15): «Не смех – зло, но зло то, когда он бывает без меры, когда он неуместен. Способность смеха внедрена в нашу душу для того, чтобы душа иногда получала облегчение, а не для того, чтобы расслаблялась».

Прп. Иоанн Лествичник (Лествица, Слово 26): «Безвременный смех, например, иногда рождается от беса блуда; а иногда от тщеславия, когда человек сам себя внутренне бесстыдно хвалит; иногда же смех рождается и от наслаждения (пищею)».

О СМЕХЕ И ВЕСЕЛИИ

иеромонах Серафим (Параманов)

Смех и веселье свойственны природе человека, их невозможно исключить из целого, не исказив и не нарушив целостности самой природы. Но что есть смех? Каждая из отраслей человеческого знания даст на этот вопрос свой ответ. Медицина один, антропология – другой, психология – третий, биология – четвертый и так далее… Но даже внимательно изучив эти ответы, мы лишь расширим и усложним сам вопрос. Феномен, или явление смеха, останется неясным и противоречивым по той причине, что природа человека затуманена многими противоречиями после грехопадения первого человека – Адама. В мир пришла смерть, и все мы, люди, причастны ей как искажению и злу. Смерть побеждена пришествием в мир Спасителя, низвергнута и разбита вместе с оковами ада, но, тем не менее, до конца земной истории, земного существования она остается чертой, порогом, который мы вынуждены переходить между жизнью земной и Вечностью. В созданном по образу и подобию Божию Адаме человеке все было прекрасно и совершенно, все свойства человечества, все качества, все признаки имели свой высший и прекрасный смысл. Ничто не было искажено в первом человеке, и, прежде всего, его воля, до той поры пока в нее не закрался греховный помысл, находилась в согласии с Божественной волей, Адам весь был в благодати. Все качества человеческие, присущие ему, пребывали в совершенстве, целокупности, гармонии с Творцом. Каким было это состояние – жизни в Боге, в полном согласии с Божественной волей, мы знаем уже на примере святых. Путь подвига и укрощения падшей природы увенчивается у святых достижением непрестанного богообщения, и одно из его очевидных благодатных свойств (по мере достижения) – духовная радость, неизреченное ликование всего существа, необыкновенное удовлетворение, наполнение личности, переходящее в бьющее ключом светозарное веселие…

Считать смех только «психической реакцией» или «атавистическим пережитком агрессии» – значит глубоко заблуждаться. Вообще попытки судить о человеке вне связи с вероучением напоминают попытку описывать слона на ощупь, с завязанными глазами. Все свойства нашей природы имеют начало в нашей сотворенности, а следовательно – в замысле о нас Творцом Богом. И смех восходит к этому изначальному замыслу, но не является им. Причастный смерти и греху, человек раздвоен, искажен. Пребывающий между добром и злом, он двоится и в своих проявлениях, качествах и свойствах. Это особенно очевидно на примере смеха. Мы будем говорить об этом подробнее ниже. Пока же важно отметить следующее: смех нам присущ, мы «люди смеющиеся», но что такое есть смех, можно примерно уяснить, рассмотрев все уровни этого явления смеха от низшего, падшего, демонического, до высокого, святого и благодатного.

Священное Писание в той части его, что именуется Ветхим Заветом, не останавливается специально на рассмотрении смеха и веселья. Но эти понятия употребляются множество раз в различных контекстах, наиболее часто в Книге Екклесиаста, или Проповедника. Екклесиаст говорит сакраментальное: «время плакать, и время смеяться» ( Еккл. 3:4 ). У него сказано, что «сетование лучше смеха, потому что при печали лица сердце делается лучше» ( Еккл. 7:3 ). Он сравнивает смех глупых с «треском тернового хвороста под котлом» ( Еккл. 7:6 )… Устанавливает будущее аскетическое противопоставление веселья/плача: «Сердце мудрых – в доме плача, а сердце глупых – в доме веселья» ( Еккл. 7:4 ). Можно видеть по книге Проповедника, что смех не отрицается, но различается его уместность, способность искажать лицо и сердечный настрой, наконец, звучать, как «треск тернового хвороста»…

В Библии можно встретить примеры иронии, насмешки, своеобразного юмора. К примеру, в 3-й Книге Царств описывается состязание между служителями языческого Ваала и пророком Илией. Святой пророк Илья предложил уговор – принести жертву, не возжигая огня на дровах: чья молитва будет услышана, Ильи – к Господу или жрецов к Ваалу, и возгорится огонь на дровах, – тот и служит истинному Богу. – С утра до полудня «скакали они (жрецы Вааловы. – Ред.) у жертвенника, который сделали» ( 3Цар. 18:26 ), но ничего не было. И «в полдень Илия стал смеяться над ними и говорил: кричите громким голосом, ибо он бог; может быть, он задумался, или занят чем-либо, или в дороге, а может быть и спит, так он проснется!» ( 3Цар. 18:27 ).

Старая Сарра, родив от столетнего Авраама сына Исаака, говорит: смех сделал мне Бог, кто не услышит обо мне, рассмеется» ( Быт. 21:6 ). Здесь можно усмотреть самоиронию Сарры – «сделалась на старости лет посмешищем»; юмористическую самооценку необычной ситуации: «на смех поднимут, услышав, что старуха родила».

В Новом Завете, в послании св. апостола Павла к Ефесянам уже присутствует косвенный отказ от смеха: «Также сквернословие и пустословие и смехотворство не приличны вам, а напротив, благодарение» ( Еф. 5:4 ). Верные «Первохристианских времен, то «малое стадо», к которому обращается апостол, выкуплены слишком дорогой ценой – крестной смертью Самого Господа, чтобы предаваться «смехотворству» в частности и развлечениям вообще. Осознание времени, в котором живут святые апостолы, – это энергичное, деятельное ожидание скорого Второго пришествия Спасителя, время эсхатологического ожидания конца истории, поэтому не должно расслабляться, отвлекаться на земное, на малозначительное – нужно спешить в Царство Небесное!

Как с древа сорвался предатель ученик,

Диавол прилетел, к лицу его приник,

Дхнул жизнь в него, взвился с своей добычей смрадной

И бросил труп живой в гортань геенны гладной…

Там бесы, радуясь и плеща, на рога

Прияли с хохотом всемирного врага

И шумно понесли к проклятому владыке,

И сатана, привстав, с веселием на лике

Лобзанием своим насквозь прожег уста,

В предательскую ночь лобзавшие Христа.

Дьявол часто описывается как «насмешник», что вовсе не значит, что он любитель розыгрыша и веселья. «Дьявольский хохот», или «веселие сатаны», – это фигуры речи, встречаемые как в поэзии, так и в писаниях подвижников, которые не означают, что силам зла присущи смех или юмор. Адский хохот – есть выражение крайнего исступления, в котором пребывают темные силы. В этом смысле – у них нет и не может быть нормальных реакций, а только одни крайности – предельная злоба, смертельная ненависть, безумный хохот и т.д. Все то, что свойственно человеку, – печаль или радость, скорбь или смех, ирония или юмор, – на крайних полюсах дьявольского антимира получают свое извращенное воплощение. В действиях одержимых, злодеев или безумцев мы порой можем наблюдать, во что воплощаются обычные свойства человеческой натуры. Смех если и присущ бесам, то не настоящий – ибо ничто, кроме зла (которое само есть – искажение, лукавство, кривизна – порча добра), им не свойственно, ничто, кроме ненависти. Не случайно более тысячи лет назад именно слово «лукавый» было выбрано при переводе молитвы «Отче наш» с греческого языка на славянский. Его корень – лук. Лук – это оружие, овощ. Лукой древнерусские книжники называли береговые изгибы, отсюда лукоморье – морской залив. Лука – изогнутая часть седла. Луковка – навершие храма. Что же общего у перечисленных вещей с сатаной? Ответ прост: искривленная форма. Кривизна – общий признак всего «лукавого». Именно поэтому в молитве «Отче наш» лукавым именуется диавол. По-гречески лукавый (ponhroj) значит «дурной, испорченный, худой, подлый, злой». Один из первых ангелов, светоносец (lucifer), когда-то исказил себя, отпав от Бога, и с тех пор стремится в эту кривизну втянуть человека, а через него весь мир. Падший дух – лжец. Он искажает Божие творение, отображая его в кривом зеркале. Отсюда возможность недоброго смеха, издевательства и хулы. Предел его – смех над Богом.

Дьявола называют «обезьяной Бога», но это смеющаяся (или хохочущая) обезьяна. Дьявол смеется не потому, что ему радостно или весело, но смех его есть следствие его безумия, его богоотступничества, величайшего помрачения. Отпадший и тем самым отлученный от святости Бога, он являет Его ничтожную противоположность, «шиворот-навыворот». Что свято в Боге, то в дьяволе вывернуто на изнанку, поэтому характерно, что особенную роль в смеховых, карнавальных переодеваниях имели рогожа, мочало, солома, береста, лыко. Это были как бы «ложные материалы», излюбленные ряженными и скоморохами. Примечательно, как отмечено Д.С. Лихачевым, что при разоблачении на Руси еретиков «публично демонстрировалось, что еретики принадлежали к антимиру, к крошечному (адскому) миру, что они «ненастоящие»». Новгородский архиепископ Геннадий в 1490 году приказал посадить еретиков на лошадей лицом к хвосту в вывороченном платье, в берестяных шлемах с мочальными хвостами, в венцах из сена и соломы, с надписями: «Се сатанино воинство». Это было своего рода развенчание и раздевание еретиков – причисление их к изначальному, бесовскому миру. В этой же системе противопоставлений скоморохи именовались «причетниками» и даже «иереями смеха». Русская старинная пословица: «Бог создал попа, а бес – скомороха». В народном сознании древности скоморохи как бы «конкурируют» своим скоморошьим служением смеху с благочестивым служением священства. Как выразился один древний автор, люди «свадьбы творят и на браки призывают иереев со кресты, а скоморохов з дудами». В древнерусской повести «О некоем купце лихоимце» рассказывается о купце, который попал по смерти в ад. Его жена и дети печалились и плакали о его участи. Подмога явилась в лице скомороха, который велел сделать люлечку и спустить его на веревках в адскую пропасть. На дне он увидел гроб, а вокруг «вся бесовская лица». Бесы показали ему душу купца, «в лютее пламени жгому», открыв, что ее можно избавить от вечной муки, если вдова и сироты раздадут неправедно нажитое имущество церквам и нищей братии. Скоморох полюбопытствовал о своей загробной участи. «Они ему показаша храмину, исполнену великого зловония, и огнь палящий» – «се твое жилище есть». Далее в повести рассказывается, как скоморох провел бесов вокруг пальца, прибегнув к помощи благочестивого священника, к которому «припаде с молениями и слезами теплыми», моля его, да примет его с покаянием…

Что же противоположно «бесовскому смеху», точнее, искаженным отражением какой духовной категории является «смехотворство»? Мы находим ответ на этот вопрос в словах святых отцов. Непотребный, недолжный, «глупый», по выражению Екклесиаста, смех является выражением безблагодатного веселья. Смех – это своего рода зеркало, в котором отражаются и преображаются все наши эмоции, как бы удваивая «пространство души», отмечает исследователь (Л. Карасев). Отсюда и многообразие оттенков смеха, которое не поддается исчерпывающему перечислению. Смех плюс гордость и смех плюс гнев дают нам новую гордость и новый гнев. А смирение плюс молитва, кротость и воздержание плюс веселие дают то неизреченное состояние благодати, которое позволяло прп. Серафиму Саровскому встречать всех приходящих словами «Радость моя».

«Бывает смирении по страху Божию, и бывает смирение из любви к Богу. Иной смирен по страху Божию, другой смирен по радости, а смиренного по радости сопровождают великая простота, сердце возрастающее и неудержимое», – говорит прп. Исаак Сирин. «Когда приблизится время воскреснуть в тебе духовному человеку, тогда возбуждается в тебе омертвение для всего, возгорается радость в душе твоей, не уподобляющейся тварям, и помыслы твои заключаются внутри тебя тою сладостью, какая в сердце твоем» (он же). Святой отец пишет о «источающемся из сердца удовольствии, увлекающем всецело ум», говоря о духовной радости, приносимой неустанной молитвой: «По временам неощутимо во все тело входит какое-то услаждение и радость, и плотский язык не может выразить этого, пока все земное не будет при этом памятовании почитаться прахом и тщетою. Ибо это истекающее из сердца услаждение иногда в час молитвы, иногда во время чтения, а иногда также вследствие непрестанного занятия и продолжительности мысли согревает ум. А эта радость чаще всего бывает без этих поводов, и очень часто во время простой работы, и так же часто по ночам, когда находишься между сном и пробуждением, как бы во сне и не во сне, бодрствуя и не бодрствуя. Но когда найдет на человека это услаждение, бьющееся во всем теле его, в этот час думает он, что и Царство Небесное не что иное есть, а это же самое». Стяжание благодати является в итоге непрестанным пребыванием при земной жизни в Царствии Небесном, а это пребывание души в единении с Господом есть в том числе и радость и веселие, которые стараются донести в своих писаниях святые подвижники и отцы.

Святитель Тихон Задонский: «Вера порождает радость и веселье в сердце верующего. Радость эта не о пище и питии, не о чести, не о богатстве, золоте, серебре, не о прочем, чем сыны века сего радуются, ибо эта радость плотская. Но есть радость духовная, радость о Господе Спасе, о благости и человеколюбии Его, утешение и спокойствие в совести, как учит апостол: «оправдавшись верою, мы имеем мир с Богом через Господа нашего Иисуса Христа» (Рим. Гл. 5). Ибо святое Евангелие есть радостная весть, и вера есть сердечное принятие Евангелия, поэтому приемлющие его непременно приемлют и духовную радость в сердцах, как написано о страже темничном, упоминаемом в Деяниях апостольских: «и возрадовался со всем домом своим, что уверовал в Бога» ( Деян. 16:34 ). Поэтому эта радость во многих местах Священного Писания предлагается верным как сладостная духовная пища, что и в Псалмах, Евангелии и апостольских посланиях заметить можно».

Преподобный Серафим Саровский: «Однажды я молил Господа, чтобы Он ввел меня в общение с Ним и показал мне Свои небесные обители. И Господь не лишил меня Своей милости. Он исполнил мое желание и прошение. Вот, я был восхищен в эти обители, только не знаю, с телом или кроме тела. Бог знает – это непостижимо. А о той радости и сладости небесной, которую я вкушал там, сказать невозможно». После продолжительного молчания, вздохнув от глубины души, преподобный Серафим сказал своему ученику еще: «Ах, если бы ты знал, какая радость, какая сладость ожидает душу праведного на Небе, то ты решился бы во временной жизни переносить всякие скорби, гонения и клевету с благодарением… Там нет ни болезни, ни печали, ни воздыхания… Там радость и сладость неизглаголанные, там праведнике просветятся, как солнце. О если такой небесной славы не мог изъяснить и сам апостол Павел, то какой же другой язык человеческий может изъяснить славу и красоту горнего селения, в котором водворяются праведные души».

Прп. Феофан Затворник: «Кто вкусил блага, принесенные Господом на землю: свет ведения, свободу от уз греха и силу на добро, исцеление ран сердца и сыновство Богу, – тот постоянно пребывает в небесной, непритворной радости.

Радость эта не есть минутное, случайное, принужденное увлечение сердца, а есть отражение постоянно-радостного состояния всего существа, преимущественно из отношения к Богу и восприятия от Него помянутых благ.

Можно насильно напрягать свое сердце на радость, но эта радость будет извергаема из него тотчас, как палка, вертикально погружаемая в воду.

Можно на минуту обмануть сердце представлением ему мнимых благ, но это будет не обрадование, а опьянение, обыкновенно кончающееся еще большим томлением. Блюдитесь и не обманетесь».

И, наконец, преподает свое видение прп. Игнатий Брянчанинов: «Радость и веселие свойственны душе, ощутившей оживление, ощутившей избавление из плена, в котором держали ее грех и падшие духи, ощутившей осенение Божественной благодати, ощутившей, что действием этой благодати она представлена лицу Божию, возведена в непорочное и блаженное служение Богу. Радость и веселие так сильны, что Святой Дух приглашает ощутившего их к воскликновению. Как не воскликнуть от радости освободившемуся, ожившему, окрылатевшемуся, вознесшемуся с земли на небо? Воскликновение принадлежит духу человеческому. Оно сильно, но духовно: плоть и кровь не имеют и не могут иметь в нем участия. Самовольное действие их устраняется: они поступают в подчинение действующей благодати Божией, служат орудиями в истинном подвиге и уже не увлекают человека в неправильные состояния и действия».

Итак «плач о грехах», противоположный смехотворству и лицедейству, труды покаяния и молитвы приносят: «радость, предлагаемую верным как сладостная духовная пища», что в свою очередь рождает «воскликновение», «играние радости в сердце», неудержимое счастье полноты Божьего присутствия, которое заставляло прп. Ефрема Сирина просить Господа умерить Свою благодать, отступить, приуменьшить – с удивительной простосердечной просьбой, – отнять часть этой невместимой в немощном человеческом сосуде Небесной радости, припасти ее на будущее и даровать тогда, когда душа сподобится Небесного Царствия…

Смеялся ли Господь? «После Боговоплощения мы можем говорить о том, что Господь воспринял весь спектр человеческих чувств, – отмечает диакон Михаил Першин. – Сын Божий стал и Сыном Марии, а значит, все проявления человеческой жизни, кроме греха, Он усвоил Себе. Он хотел есть и вкушал, желал пить и пил, ходил по земле, ехал на осленке, печалился, плакал, молился, говорил, просил, даже умолял апостолов, был носим на руках Девы, был пригвожден, страдал, умер, воскрес. Он был одним из нас, воспринял все последствия падения человека. Единственно, чего не было во Христе ни в малейшей степени, – это греха, ибо грех отделяет от Бога. Во Христе нет греха, поэтому вопрос стоит так: относится ли радость и улыбка к греховным проявлениям человеческой природы? И если да, то Господь ни в младенчестве, ни в детстве, ни в отрочестве, ни в юности, ни в зрелости Своей ни разу не улыбнулся. Если же нет, какой была эта улыбка? Ответить на этот вопрос нам не дано. Психология Богочеловека недоступна нашему сознанию. И не только потому, что после грехопадения человек утратил духовное видение, но и в силу того, что мы тварны, а стало быть, не вездесущи, но ограничены по природе. Творение не способно заглянуть в душу вочеловечившегося Творца».

Слова святителя Иоанна Златоуста, что Господа смеющимся «никто никогда не видел», глубоко были прочувствованы в Православии, что было отмечено выше. Златоуст проводит линию спасительного противопоставления: «я говорю… не запрещая смеяться, но удерживая от неумеренного смеха». В этих слвоах кроется ключ святоотеческого отношения к смеху и веселью. – «Смеяться, право, не грешно», смеяться в христианстве возможно, и смех еще отнюдь не грех. Всякая человеческая эмоция имеет свою разумную, здравую меру, не искажающую состояние души, сердечный настрой. Так и плач может быть раскаянием о грехах, но может быть выражением злобы и ненависти. (Схиигумения Мария (Дохторова) писала о пережитом: «Часто под утро враги начинали плакать как бы металлическим, бездушным плачем»). И смех может расслаблять внутренне внимание и бодрость, а может, напротив, собирать и концентрировать человеческую личность. Св. Иоанн Златоуст говорит: «Не Бог, а дьявол учит играть». Неумеренный смех, бездуховное веселье – такие признаки общего развращения человеческой сущности, как и более явные пороки. «Человек смеющийся» постепенно теряет бодрствование, самоконтроль и нарушает границы стыда, совести, пристойности. Это особенно видно сегодня на примере «развлекательных юмористических передач». Именно юмора, как проявления остроты ума, неожиданности видения обычного через необычное, там и недостает вообще. Сфера обитания так называемого «популярного юмора» – пошлость, бесстыдство. Это потакание падшести нашей природы, фокусирование внимания на всем непристойном, хамском, циничном: «их слава – в сраме» ( Флп. 3:19 ). Тогда как природа духовного веселья в нравственной, сердечной чистоте, «девстве помыслов».

Евангелисты не нашли нужным упомянуть, что Господь смеялся. Однако это не является отрицанием самой возможности смеха или улыбки Господа в земной жизни. Подобный нам по человечеству, Христос не мог не улыбаться – безусловно, улыбка трогала Его святые уста, когда слушал споры учеников о том, кто будет выше в Царствии Небесном; Он вполне мог улыбнуться, говоря Петру: «пойди на море, брось уду, и первую рыбу, которая попадется, возьми, и, открыв у ней рот, найдешь статир; возьми его и отдай им за Меня и за себя» ( Мф. 17:27 ); несомненно, улыбкой лучились Его глаза, когда к Нему подводили детей… Евангелие умалчивает о такой грани жизни Христа, как смех, отмечает в своей работе о. Михаил Першин, «однако не исключено, что именно улыбка осеняла лицо Спасителя в то время, когда Он, склонившись, чертил перстом на песке, а пристыженные иудеи уходили прочь, отпустив на волю женщину, взятую в прелюбодеянии, которую собирались было забить камнями» (ср. Ин. 8:1-11 ).

Являя Собой полноту любви, Господь излучал непрестанную радость для окружающих, Сам будучи источником радости. Радость – есть отражение духовного переживания, катарсиса, восторга, в конечном счете – истины. Мы видим это на примере многих жизнеописаний. «Однажды, увидев преподобного Григория Синаина, выходящего из келлии с радостным лицом, я (жизнеописатель святого) в простоте сердца спросил его, чему он радуется. Он ответил: «Душа, прилепившаяся к Богу и снедаемая любовью к Нему, восходит выше творения, живет выше видимых вещей и, наполнившись желанием Божиим, никак не может укрыться». Ведь и Господь сказал: «Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно» ( Мф. 6:6 ); и еще: «Так да светит свет ваш пред людьми, чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли Отца вашего Небесного» ( Мф. 5:16 ). Ибо когда сердце ликует и веселится, ум в приятном волнении, то и лицо радостно, по поговорке: «Сердце веселится – лицо цветет»» (Афонский патерик).

На лицах иноков обители аввы Аполлония сияла дивная радость, некий божественный восторг, какого ни увидишь у других людей на земле… Если же кто-либо иногда казался омраченным скорбью, авва Аполлоний немедленно спрашивал о причине печали. Часто, если брат не говорил о причине скорби, авва сам открывал, что таилось у того на душе… Авва Аполлоний говорил, что не должны предаваться скорби те, для кого спасение – в Боге и надежда – в Царстве Небесном. Пусть скорбят язычники, пусть плачут иудеи, пусть рыдают грешные – праведным прилична радость! Если уж те, кто любит все земное, радуются тленным и ненадежным предметам, – нам ли не гореть восторгом, если мы только подлинно ожидаем небесной славы и вечного блаженства? Не этому ли учит нас апостол: «Всегда радуйтесь. Непрестанно молитесь. За все благодарите» ( 1Фес. 5:16-18 ). (Жизнь пустынных отцов).

Не стоит забывать и о том, что смех является терапевтическим средством. Он нужен человеку, чтобы выстоять, не отчаяться в этом мире. Чем опасно слишком серьезное отношение к вещам? Тем, что на наших глазах могут оказаться серые очки. Сквозь них мир представляется безрадостным, бесперспективным, а потому безнадежным. В этих случаях смех жизненно необходим.

И даже пост предполагает радость. Как писал исповедник Сергий Фудель: «Если пост понимается как прежде всего воздержание от не-любви, а не от сливочного масла, то он будет пост светлый и время его будет «время веселое поста» (Стихира на «Господи, воззвах» во вторник вечера 2-й седмицы Великого поста)».

Над злом надо уметь посмеяться. «Ад всесмехливый», о котором повествует канон на Пятидесятницу, – это, в переводе с греческого, «ад всеосмеянный». Смешной в своей напыщенности, диавол бессилен в своей злобе и бездарен в своей пустоте.

Христос, сойдя в ад, посмеялся над сатаной, сокрушил все его планы и спас людей.

Христос Воскресе! И мы празднуем Пасху «веселыми ногами». Эти строки Пасхального канона задают новое измерение радости и веселия. Возможна духовная радость и духовное веселье. Радость выражает себя в действии, в улыбке. От радости можно пуститься в пляс. Не случайно более эмоциональные народы Эфиопии и Египта ритмично приплясывают во время литургии. Это не повод для подражания, но один из аргументов в пользу смеха. В ектенье на освящение воды в Богоявление мы испрашиваем: «О еже бытии воде сей скачущей в жизнь вечную…» Господь вошел в иорданские воды принять крещение – они отнюдь не расступились, но поскакали в жизнь вечную, возликовали, взыграли (как младенец во чреве), встрепенулись со всей тварью, предчувствуя свершающееся освобождение. – Вот последний звонок на уроке перед летними каникулами. Что будет со школьниками? Они поскачут, загомонят, будут подбрасывать вверх портфели, понесутся по коридорам. – Вот оно, состояние вод, состояние веселья и радости! Пришел Искупитель, явился Бог в полноте, глас был с небес…

Именно осмеянию дьявольских козней посвящены рассказы первых монахов, собранные в «Древнем патерике», «Луге духовном» и «Лавсаике». Эти сборники ценны тем, что составлены в IV-VI веках, в эпоху зарождения монашества, и вполне передают его дух. Для примера обратимся к «Лугу духовному», к описанию подвигов аввы Стефана, пресвитера Илиотского:

«Рассказывали еще о нем, что он однажды сидел в своей келии и читал – и вот снова видимым образом явился ему демон и сказал:

– Уйди отсюда, старик, здесь тебе не будет пользы.

– Если, как я хорошо знаю, ты желаешь моего удаления отсюда, то вот сделай так, чтобы стул, на котором сижу, начал ходить.

А сидел он на плетеном стуле.

Выслушав слова старца, диавол сделал так, что заходил не только стул, но и вся келия.

– Ловок же ты! – сказал старец, увидев хитрость диавола, – а я все-таки отсюда не уйду.

Старец сотворил молитву, и нечистый дух исчез».

А основатель монашества, преподобный Антоний Великий, сам строгий аскет и подвижник, прибегал к смеху в педагогических целях:

«Некто, ловя в пустыне диких зверей, увидал, что авва Антоний шутливо обращается с братиями, и соблазнился. Старец, желая уверить его, что иногда бывает нужно давать послабление братиям, говорит ему: «Положи стрелу на лук свой и натяни его». Он сделал так. Старец опять говорит ему: «Еще натяни». Тат еще натянул. Старце опять говорит: «Еще натяни». Ловец отвечает ему: «Если я сверх меры буду натягивать, то переломится лук». Тогда авва Антоний говорит ему: «Так и в деле Божием – если мы сверх меры будем налегать на братий, то от приражения они скоро сокрушатся. Посему необходимо иногда давать хотя некоторое послабление братии». Выслушав это, ловец был сильно тронут и, получив великую пользу, ушел от старца. И братия, утвердившись, возвратились в свое место».

«Внутренняя направленность, – закончим нашу статью словами уже цитированного о. Михаила Першина, – придает высший смысл каждому человеческому действию. Так что христианская культура, скорее, приветствует смех, но добрый. Единственное, что недопустимо, – это солидарность с силами зла. Осмеяние чужого горя, Божией красоты, добра превращает смех – милость Божию – в путь к пустоте.

Бывает, что смех опустошает. Бывает, что окрыляет. Есть время для плача, есть и для веселья. Есть «время сетовать» и «время плясать» ( Еккл. 3:4 ).

Нужно лишь научиться различать».

Иеромонах Серафим (Параманов). «Закон Любви. Как жить по-православному». Артос-Медиа. Москва 2007

Сатира и вообще опасна соблазном для всякого литератора. Ведь так легко приучить себя к искажённому воззрению на мир. Всё дело в мере. Можно пользоваться каким-то средством в малых дозах, можно злоупотребить слишком — лекарство тогда превращается в яд. Это испытали многие сатирики.